«Инновационный менеджмент позволяет профессионально приземлять идеи, способные изменить мир»

Source: State University Higher School of Economics – Государственный университет “Высшая школа экономики” –

Когда я пришла к мысли получить степень магистра, то решила вновь соприкоснуться с академической средой, чтобы иметь фундаментальную базу и инструментарий для работы с таким специфическим продуктом, как инновационный проект. Я выбрала Вышку, потому что программа сочетала глубину теоретических знаний с живым и прикладным подходом к обучению. Здесь ты можешь сразу конвертировать теоретические основы в проектную деятельность. Два года пролетели очень насыщенно, ярко, с неугасаемой мотивацией впитывать все, что давали нам преподаватели.

— В чем особенность инновационного менеджмента как направления?

— Это очень динамическая история, нам рассказывали про VUCA-мир (акроним английских слов volatility (нестабильность), uncertainty (неопределенность), complexity (сложность) и ambiguity (неоднозначность). – Ред.), который постоянно меняется, и чтобы в нем ориентироваться и не сойти с ума, нужно учитывать огромное количество факторов. Наверное, инновационный менеджмент, его приемы и инструменты — это как раз то, что позволяет не просто управлять, а профессионально приземлять классные, высокотехнологичные идеи, способные изменить мир.

— Как было организовано обучение на программе с точки зрения практики?

— Каждая дисциплина предполагала погружение в проектную среду, когда можно было делать продукт, коммерциализировать инновацию, по сути – все два года обучения развивать свой стартап при поддержке преподавателей, которые делились экспертизой и помогали не совершать ошибок. В качестве дипломной работы мы защищали свой стартап по разработке фармпрепарата, куда методично было вложено все то, чему мы научились на программе. С точки зрения инструментария и с точки зрения знаний, как теоретических, так и практических, нам дали шикарную базу для того, чтобы взять идею, довести ее до готового продукта и вывести на рынок, обеспечив коммерческий успех.

Автор: Михаил Дмитриев/ НИУ ВШЭ

— Анатолий, что привело вас в Вышку?

— Я в 2018 году окончил Университет им. Менделеева по специальности «химическая технология» и работал в Институте органической химии им. Зелинского химиком-лаборантом. Там мы синтезировали различные соединения и проверяли их биологическую активность. После я пошел в индустрию – тоже в компанию «Сплат», но Виктория на тот момент уже там не работала. В «Сплате» я стал менеджером по инновациям. В фундаментальной основе продукта я разбирался, а с точки зрения менеджмента таких проектов у меня системных знаний не было. Чтобы получить теоретическую и прикладную базу для работы с инновационным продуктом, я поступил в магистратуру Вышки на программу «Управление исследованиями, разработками и инновациями в компании», и на втором курсе наш с Викторией проект стал частью биомедицинского кластера «Сколково».

— Почему в процессе работы в компании с инновациями невозможно обучиться этому в полной мере?

— Я считаю, что изолированно друг от друга фундаментальные знания и прикладные инструменты не могут дать качественный результат. Если бы я просто продолжал работать в «Сплате», то не смог бы так глубоко вникать в контекст и управлять им, тогда как программа Вышки дала мне большой толчок к развитию. Многие занятия носили прикладной характер: студенты собирали команду и прорабатывали ситуацию реализации инновационного проекта в компании, на основании этого мы обучались. Часто я брал кейсы из своей рабочей повестки, пытался понять их логику и динамику, некоторые проекты мы сделали в рамках учебы и дальше их развивали в обособленные истории.

На мой взгляд, в процессе обучения на программе получилась идеальная синергия между теоретическим опытом и практико-ориентированным подходом, когда ты не просто владеешь инструментами, но понимаешь суть их применения. Такая система обучения позволяет тебе глубоко анализировать ситуацию и моделировать перспективы того или иного решения.

— Почему вас перестала привлекать чистая наука?

— Я достаточно в ней поработал, чтобы понять минусы академической карьеры. Несколько лет в Институте органической химии дали мне хороший академический опыт, я занимался синтезированием новых соединений, проверкой их биологических активностей, написанием научных статей.

В грантовых заявках и статьях мы всякий раз пишем, что соединения, которые мы синтезируем, нужны, полезны и перспективны даже с точки зрения коммерциализации. Но при этом никто не заинтересован в реальном выходе продукта на рынок, а исследования ведутся лишь для академического рейтинга. Меня же интересовала и мотивировала именно прикладная составляющая и возможность реализации по-настоящему хорошей разработки. Например, когда мы делали соединение, то я был воодушевлен возможным результатом его применения по итогам биологической активности этого соединения против малярии. Но равнодушие академической среды к любым возможностям индустриального приложения результатов своей работы меня сильно демотивировало. Поэтому я ушел в бизнес и в компанию «Сплат», где мог применять свой научный опыт, нацеливаясь на создание реального продукта.

— Как запускался ваш проект по созданию и выводу на рынок лекарства от рака крови?

Анатолий:

— Технически идея принадлежит третьему коллеге по проекту, который стал нашим научным куратором. Совместная работа сложилась далеко не сразу, в целом из 20 проектов, запущенных студентами совместно с учеными и фондом «Сколково», выжил десяток, а выстрелили только мы, хотя с самого начала были настроены скептически. Когда мы начали глубоко копать этот проект с точки зрения биологии, химии и фармакологии, а потом и бизнеса, то поняли, что нам не хватает веры в него, без чего стартап вряд ли ждет успех. Поначалу мы даже озвучили отказ от проекта в силу большой доли рисков, но потом решили, что нам надо притереться командой, и просто сходили вместе в бар обсудить все в неформальной обстановке. Спасибо нашим преподавателям, они все это время нас очень поддерживали и давали ценные советы.

Виктория:

— Сложность нашей командной работы заключалась в том, чтобы договориться с самого начала о разделении долей и ответственности.

Мы же сразу отрефлексировали эти моменты и обозначили, кто с чем заходит в проект и выходит из него. В итоге нам удалось начать работать гладко не просто как коллегам, но и как друзьям. Мы поняли, кто на что способен, к чему можно готовиться, у кого какие психологические реакции, потому что это тоже очень важно для того, чтобы вести проекты конструктивно и не делать стратегических ошибок. Так мы зарегистрировали компанию, хорошо понимая зону ответственности каждого, сформулировали поэтапное развитие проекта и шаг за шагом его реализуем в соответствии с этой стратегией.

— Как вы искали финансовую поддержку?

Виктория:

— Изначально нам не выделяли никаких средств, это были поиски с нуля. С точки зрения привлечения финансирования мы не укладывались в тот промежуток времени, который был выделен фондом на поиск инвестиций, и даже писали диплом на тему взаимодействия с российскими венчурными фондами. Российская модель венчура связана с низкими рисками, и, как правило, российские бизнес-ангелы вкладываются в проекты с понятной бизнес-моделью, где есть четкое понимание того, что через два года они смогут получить видимую прибыль.

Автор: Михаил Дмитриев/ НИУ ВШЭ

Путь реализации нашего проекта лежал только через большие фармкомпании, которые по большей части берут проекты, направленные на импортозамещение, дженерики, биоаналоги. Мы же являемся оригинальным препаратом с нуля, собственно, весь биомедицинский кластер «Сколково» сейчас сидит в очереди с оригинальными препаратами и ждет, какая компания стратегически возьмет их к себе в портфель. В нашей ситуации спрос на оригинальные разработки для фармкомпаний превышает предложения, поскольку с точки зрения инвестиций они рискуют реализовывать лишь 1–2 оригинальных препарата.

Анатолий:

— Есть еще несколько факторов, которые затрудняют финансирование подобных проектов. В России плохо развит биотех: компании, которые растут из стартапов кластера «Сколково», слабые с точки зрения коммерциализации и не умеют грамотно предлагать свои продукты рынку. Кроме того, разработка оригинальных препаратов – проекты с высоким уровнем риска, поскольку это долгий процесс. Разработка состоит из нескольких стадий: доклинические исследования, испытания, три фазы клинических исследований и регистрационные мероприятия. Все эти этапы влекут за собой возможные неудачи. Поэтому крупные фармкомпании готовы инвестировать в такие проекты на ранней стадии при условии вероятности успеха в 50% и выше, а это можно прогнозировать только тогда, когда разработка прошла доклинические исследования и 1–2-ю фазу клинических исследований.

— Как должен работать хороший фармрынок и с кого можно брать пример?

Анатолий:

— Это как раз тема моей научной работы в аспирантуре. Российская фарминдустрия системно начала развиваться с 2010-го, используя в том числе и западные подходы, с помощью биомедицинского кластера «Сколково». Рынок, с которого можно брать пример, это США: там огромный объем разрабатываемых с нуля препаратов. Для их инвестирования используются самые разные подходы, в разработки вкладываются семейный бизнес, хедж-фонды, госструктуры, которых масса, создаются IPO, и стартапы могут выходить на биржу на ранней стадии, получая деньги на развитие на фондовом рынке. Например, чтобы поддержать проект на ранних стадиях, в США функционируют так называемые мегафонды, которые инвестируют огромные деньги в большое количество проектов и доводят их до того уровня, когда фармкомпании готовы совершить покупку. По этим лекалам в России была создана Российская венчурная компания (РВК) с множеством подведомственных ей более мелких фондов, которые в 2014 году активно инвестировали в биотех. Эта история просуществовала недолго, сейчас РВК не выполняет свою функцию биотехфонда, фокус в инвестициях смещен в сторону медтеха и цифровой истории, препараты не популярны.

Автор: Михаил Дмитриев/ НИУ ВШЭ

В прошлом году наш рынок освободился для российских инвесторов, что создает в данный момент благоприятную среду для финансирования проектов по выводу на рынок фармпрепаратов. Также у нас начали развиваться фондовый и венчурный рынки. Например, стартап «Генетико», подведомственный Институту стволовых клеток человека, в этом году вышел на IPO и получил крупное финансирование.

— Расскажите о препарате, который разрабатывает команда вашего проекта. На какой стадии вы сейчас находитесь?

Анатолий:

— В основе нашей разработки препарата для лечения рака крови лежит идея использования специального белка, который вызывает программируемую гибель раковой клетки и используется в лечении локализованных опухолей, в кровотоке, что позволяет запустить разрушение раковых клеток по всему организму. Есть несколько методов доставки этого белка под названием Гранзим B в опухолевые клетки крови. Мы используем для этого иммуно-липосомальную форму, внутри которой заключен этот белок, а на поверхности расположены антитела для адресного поиска раковых клеток с последующим присоединением к ним и запуском клеточной смерти.

Сейчас наш проект находится на стадии проверки научной гипотезы. Достать белок Гранзим B и тем более модифицировать его сложно и дорого. Мы его синтезируем сами с помощью биотехнологий – генетически модифицируем бактерию, чтобы она производила требуемый нам белок. Мы получили на этом этапе микрогрант от фонда «Сколково» и проводим тестирование оборудования по получению такой бактерии. Дальше мы перейдем на вторую стадию, когда нужно этот белок упаковать в липосому и испытать на клеточных линиях меланомы и других видов рака. Чтобы успешно завершить стадию, нужно будет протестировать препарат на мышах. В рамках доклинических испытаний также проводится тестирование на собаках и приматах, чтобы минимизировать риски проверки на людях.

Автор: Михаил Дмитриев/ НИУ ВШЭ

В 2021 году, когда сформировали команду, мы несколько раз подавались на резидентство в «Сколково» и в итоге его получили вместе с финансовой поддержкой. В случае успешного прохождения всех этапов тестирования препарата нам понадобится оформление патентной заявки, а в дальнейшем – патента для выхода на зарубежные рынки, что требует отдельной линии финансирования. В данный момент мы получили микрогрант на «приземление» препарата на рынки в нескольких странах: США, Китай, ОАЭ, Европа. Официально препарат должен выйти примерно в 2027–2028 годах.

Виктория:

— Мы делаем довольно революционный проект для российской фарминдустрии и можем попытаться построить фармацевтический завод, чтобы делать такие проекты постоянно и продавать крупным фармкомпаниям на поздних стадиях клинических испытаний. Успешным завершением проекта станет поиск стратегического партнера, который выкупит к себе в портфель этот оригинальный препарат.

— Как такие технологии, как искусственный интеллект, используются в фарминдустрии?

Виктория:

— В данный момент работаю в проекте, который использует алгоритмы визуальной идентификации проблем со здоровьем кожи с помощью ИИ. В том числе у ребят есть разработка, которая связана с ранней диагностикой меланомы и в целом с более ответственным подходом людей к собственному здоровью, чтобы заниматься не лечением, а профилактикой заболевания.

Также ИИ используется для аналитики больших данных, которые собираются из разных источников и могут служить для улучшения показателей бизнеса. Постепенно с помощью ИИ появляются платформы для врачей разного профиля, помогая в диагностике заболеваний на основе анализов или исследований КТ, в результате чего врач может формулировать эффективные рекомендации по лечению.

— Есть идеи для следующего совместного проекта?

Виктория:

— В какой-то момент мы постоянно генерили идеи по поводу направлений развития и после анализа рынка пришли к выводу, что наиболее перспективной является идея работы с цифровыми лекарствами и большими данными. Цифровые лекарства – это специальные препараты, в которые помещен биологический датчик. Попадая в организм, датчик взаимодействует с желудочным соком и передает сигнал на съемный сенсор, который носит пациент. Сенсор в свою очередь отправляет информацию на приложение в мобильном устройстве. В данных отображается время приема лекарств и реакция организма на различные изменения. Например, об этой технологии рассказывает генеральный директор компании Proteus Digital Health Эдди Томпсон. Они совместно с Otsuka Pharmaceutical первыми разработали электронные таблетки – Abilify MyCite (антипсихотическое средство – арипипразол – с биологическим датчиком), которые одобрило FDA. Поэтому мы можем начать с препарата для лечения онкозаболеваний и развиться в целую экосистему для ведения и поддержки онкобольных пациентов. Наш проект во многом социальный. Мы стремимся к тому, чтобы наша идея переросла в крупную инициативу, способную улучшить уровень жизни людей с онкозаболеваниями.

Обратите внимание; Эта информация является необработанным контентом непосредственно из источника информации. Это точно соответствует тому, что утверждает источник, и не отражает позицию MIL-OSI или ее клиентов.

Please note; This information is raw content directly from the information source. It is accurate to what the source is stating and does not reflect the position of MIL-OSI or its clients.